ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ (стихи до 1916 года)
ПУСТЯК У РЕКИ
Нежно говорил ей -
мы у реки
шли камышами:
"Слышите: шуршат камыши у Оки.
Будто наполнена Ока
мышами.
А в небе, лучик сережкой вдев в ушко,
звезда, как вы, хорошая,-
не звезда, а девушка...
А там, где кончается звездочки точка,
месяц
улыбается и заверчен, как
будто на небе строчка
из Аверченко...
Вы
прекрасно картавите.
Только жалко Италию..."
Она: "Ах, зачем вы давите
и локоть и талию.
Вы мне мешаете
у камыша идти..."
А ВЫ МОГЛИ БЫ?
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы
океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочёл я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных тру
КОЕ_ЧТО ПО ПОВОДУ ДИРИЖЕРА
В ресторане было от
электричества рыжо.
Кресла облиты в дамскую мякоть.
Когда обиженный
выбежал дирижер,
приказал музыкантам плакать.
И сразу тому, который
в бороду
толстую семгу вкусно нес,
труба - изловчившись - в сытую морду
ударила горстью медных слез.
Еще не успел он, между икотами,
выпихнуть крик в золотую челюсть,
его избитые тромбонами и фаготами
смяли и скакали через.
Когда последний не дополз до двери,
умер
щекою в соусе,
приказав музыкантам выть по-зверьи -
дирижер обезумел
вовсе!
В самые зубы туше опоенной
втиснул трубу, как медный калач,
дул и слушал - раздутым удвоенный,
мечется в брюхе плач.
Когда
наутро, от злобы не евший,
хозяин принес расчет,
дирижер на люстре уже
посиневший
висел и синел еще.
СКРИПКА И НЕМНОЖКО
НЕРВНО
Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так
по-детски,
что барабан не выдержал:
"Хорошо, хорошо, хорошо!"
А сам
устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий
и
ушел.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
"Что
это?"
"Как это?"
А когда геликон -
меднорожий,
потный,
крикнул:
"Дура,
плакса,
вытри!" -
я встал,
шатаясь полез
через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры
зачем-то крикнул:
"Боже!",
бросился на деревянную шею:
"Знаете что, скрипка?
Мы
ужасно похожи:
я вот тоже
ору -
а доказать ничего не умею!"
Музыканты смеются:
"Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!"
А мне - наплевать!
Я - хороший.
"Знаете что, скрипка?
Давайте -
будем жить вместе!
А?"
ПОСЛУШАЙТЕ!
Послушайте!
Ведь если звёзды зажигают -
значит - это кому-нибудь
нужно?
Значит - кто-то хочет, чтобы они были?
Значит - кто-то называет
эти плев/очки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях пол/уденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему
жилистую руку,
просит -
чтоб обязательно была звезда! -
клянётся -
не перенесёт эту беззвёздную м/уку!
А после
ходит тревожный,
но
спокойный наружно.
Говорит кому-то:
"Ведь теперь тебе ничего?
Не
страшно?
Да?!"
Послушайте!
Ведь если звёзды
зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - это необходимо,
чтобы
каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
ХОРОШЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ЛОШАДЯМ
Били копыта,
Пели будто:
- Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб.-
Ветром опита,
льдом обута
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и
сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
- Лошадь упала!
- Упала
лошадь! -
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в
вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные...
Улица
опрокинулась,
течет по-своему...
Подошел и вижу -
За каплищей
каплища
по морде катится,
прячется в шерсти...
И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
"Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте -
чего вы думаете, что вы сих
плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему
лошадь".
Может быть,
- старая -
и не нуждалась в няньке,
может
быть, и мысль ей моя казалась пошла,
только
лошадь
рванулась,
встала на ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий
ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И всё ей казалось -
она
жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.
Поэмы :
ОБЛАКО В
ШТАНАХ
ФЛЕЙТА-ПОЗВОНОЧНИК